Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

приветствовала своих единоверцев-ашкеназов. Первые прибывшие садились на итальянские океанские лайнеры в Триесте или Генуе и путешествовали первым или вторым классом.

Через Суэцкий канал и Бомбей - трехнедельное путешествие. Хотя многие везли с собой ценные семейные вещи, разорительный нацистский "налог на выезд" позволял им покидать Германию, имея в кармане всего десять марок (около 4 долларов США, или 24 доллара в китайской валюте). Хотя Шанхай был уникален среди великих городов мира тем, что не требовал от новоприбывших ни паспортов, ни виз, ни финансовых гарантий, ни справок о характере, таможенные власти все же требовали единовременную плату за въезд в размере 400 долларов. Состоятельные сефарды, такие как Эллис Хаим, Элли Кадури и сэр Виктор Сассун, используя средства трастового фонда под псевдонимом "Вэл Сеймур", платили за проезд, что позволило многим евреям миновать таможню.

Сэр Виктор оценил проблему однажды утром, когда лайнер Conte Verde компании Lloyd Triestino, на борту которого он много раз совершал роскошные морские путешествия, встал в док с 550 беженцами на борту; он использовал свою кинокамеру, чтобы снять толпы, покидающие таможенный причал на Бунде. В октябре 1938 года был создан Комитет помощи европейским еврейским беженцам, в совет которого вошли Хаим, Кадури и пожилой голландский финансист Мишель Спилман, чтобы координировать пожертвования из Европы и Соединенных Штатов. Сэр Виктор стал самым крупным спонсором, сделав единовременный подарок в размере 150 000 долларов в китайской валюте. (По оценкам газеты China Press, для удовлетворения материальных потребностей "эмигрантов" ежемесячно требовалось 90 000 долларов). Синагога Бет Ахарон, построенная покойным Сайласом Хардуном, была превращена в кухню, которая кормила 600 беженцев в день.

Сильвия Ченселлор, чей муж возглавлял агентство Reuters на Дальнем Востоке и которая тремя годами ранее тайно пронесла осла на цирковую вечеринку сэра Виктора, была одним из самых энергичных шанхайских филантропов. В беседе с интервьюером она рассказала, как застегивала пуговицы сэра Виктора:

На одной из вечеринок я сказал ему: "Послушайте, я уверен, что могу положиться на вас, если вы найдете нам здание. Это профессиональные мужчины среднего возраста и их семьи, им нужно где-то жить и что-то есть, и вы - тот человек, который сможет это сделать".

На самом деле сэр Виктор уже вовсю работал. Он создал фонд, чтобы ежедневно снабжать бесплатным молоком каждого беженца в Шанхае, и открыл множество счетов для поддержки беженцев под псевдонимом "Вэл Сеймур". Он пожертвовал дорогое железное легкое в одну из трех больниц, созданных для обслуживания населения, и превратил одно из своих зданий на Нанкин-роуд в магазин для иммигрантов, где беженцы могли собирать средства, продавая свои вещи. Благодаря уговорам Ченслера он разрешил использовать первый этаж своего S-образного здания на набережной в качестве приемного пункта для новоприбывших. Кухни, которыми управлял китайский поставщик провизии, кормили 1000 беженцев в день. Позже сэр Виктор организовал более долгосрочное жилье для 2500 беженцев в Хонгкью.

В то время как ортодоксальные сефарды уделяли особое внимание религиозным нуждам беженцев, стремления сэра Виктора в отношении своих собратьев-евреев в Шанхае были полностью светскими.* Он организовал профессиональный лагерь, где молодые иммигранты обучались механике, столярному и плотницкому делу, и организовал подготовку 250 человек под руководством еврейского командира для службы в Шанхайском добровольческом корпусе. Мозель Абрахам, жена одного из ведущих сефардских филантропов, сказала о сэре Викторе: "Бог простит ему все его грехи из-за благотворительности, которую он оказывает".

Благодаря сэру Виктору и другим богатым сефардам Шанхай смог принять большую часть первой волны иммигрантов. Район Хонгкью, в котором преобладали японцы, прозванный "Маленькой Веной", стал известен как место, куда можно пойти за сахерторте и штруделем.

Никто не мог отрицать масштабов вклада сэра Виктора, который считался самым щедрым на Дальнем Востоке, в еврейские дела. Когда возникали споры, как это было в месяцы, предшествовавшие Второй мировой войне, они касались справедливости утверждений сефардской общины о том, что Шанхай больше не в состоянии принимать иммигрантов.

Некоторые беженцы рассказывали о своем восторге от прибытия в место, которое, казалось, воплощало в себе обещание создать по-настоящему международное поселение. "Добро пожаловать в Шанхай", - гласила одна из табличек, вывешенная в 1938 году приветственным комитетом на Бунде. "Теперь вы больше не немцы, австрийцы, чехи или румыны, теперь вы евреи, только евреи. Евреи всего мира приготовили для вас дом".

Внезапное появление немецких и австрийских евреев оказало сильное влияние на Микки Ханн. В конце концов, это был ее народ. "Мы заняты во многих отношениях", - писала она своей семье весной 1939 года,

особенно с тысячами еврейских беженцев, которые прибыли в последнее время и продолжают прибывать... Всякий раз, когда Виктор находит для кого-то работу, он так весел, как будто решил всю проблему. Я никогда не видел его таким усердным в работе... У нас теперь много хороших врачей, по ценам, которые мы можем себе позволить; у нас лучший портной в мире - хотел бы я, чтобы вы видели мой новый костюм и серое вечернее платье - и некоторые художники замечательные. Также фотография, психоанализ - в общем, все. Шанхай похож на Германию, только без нацистов.

В реакции Микки на беженцев была странная смесь сочувствия и снисходительности. Ее отношение к иудаизму, как и у сэра Виктора, было интеллектуальным и культурным. С юности она привыкла думать о себе как о современном, научно мыслящем космополите. В Шанхае она была на вершине социальной кучи. На ипподроме она сидела в ложе мультимиллионера, ее возили по городу на "Шевроле" с шофером, у нее были садовник и повар. Возможно, у них были общие предки, но разносчики, которые стучались к ней в дверь с просьбой о милостыне, были из другого мира. Ее беспокойство заметно в ее письмах того времени, которые могут показаться легкомысленными, неинформированными и лишенными серьезности. "Далеко по всему миру, в Германии и на прилегающих территориях, - напишет она в своих мемуарах "Китай для меня", - Гитлер кричал, прыгал вверх и вниз и вообще беспокоил людей".

На фоне геноцида и блицкрига голос умудренной опытом и рефлексивно-безразличной к чужому страху модницы звучал пусто. Неопубликованное эссе под названием "Шанхай, страна изобилия" - особенно жестокий портрет беженцев, прибывающих в Шанхай. Оно открывается анекдотом, рассказанным английским другом, который встретил двух немецких еврейских девушек по фамилии Сапиро на пароходе из Гонконга. Читая из устаревшего путеводителя, девушки неправдоподобно рассказывали о жизни, которую они рассчитывали вести в Шанхае.

 

Они говорили о том, чтобы поселиться в "Катее". По их словам, им его рекомендовали. В "Cathay"! Я сказал: "Дорогие мои, вы